Перемыть кости предкам

Гражданская наука: досье проекта

Наука Археология

Кто исследует Институт археологии РАН, Рязанский Историко-архитектурный музей-заповедник «Рязанский кремль» и Институт истории материальной культуры РАН

Объект Старорязанское городище

Цель Восстановить историю средневекового города

Место Село Старая Рязань

Сроки Июнь — 20 августа (ежегодно)

Сбор испытателей До 1 августа (ежегодно)

Старая Рязань — древнерусский город, столица Великого княжества Рязанского. Активно развивалась с XI по XIII век, до татаро-монгольского нашествия в 1237 году. Сейчас это одно из самых больших городищ России площадью около 75 гектаров. Находится в Спасском районе Рязанской области. Первое упоминание о Рязани встречается в Лаврентьевской летописи под 1096 годом, когда черниговский князь Олег Святославич пошёл к Смоленску — «и не прияша его смолняне и иде к Рязаню».

Накопленные данные позволили историкам сделать вывод, что город был основан в XI веке в результате княжеской колонизации. Крепость поставили на мысу при впадении в Оку речки Серебрянки, окружив деревянными стенами и глубоким рвом.

Изучать городище начали в 1822 году, после того как нашли там клад с ювелирными изделиями. Но до 1945-го раскопки велись бессистемно. А затем академические институты одну за другой организовали несколько археологических Старорязанских экспедиций. Нынешняя продолжается с 1994 года. Это совместный проект Института археологии РАН, Рязанского Историко-архитектурного музея-заповедника «Рязанский кремль» и Института истории материальной культуры РАН.

На подступах к археологическому памятнику Старая Рязань привычные для местного ландшафта равнины и леса вдруг сменяются величественными холмами и глубокими оврагами. Это десятиметровые земляные валы — остатки городских укреплений XI–XIII веков. Но в 1237 году они не смогли спасти от разорения столицу Великого княжества Рязанского. Она оказалась первым крупным городом на пути вторгшихся на Русь татаро-монгольских кочевников. На примере Рязани хан Батый хотел показать более сильным русским князьям, что он сделает, если те ему не покорятся. После пятидневной осады город был взят и разрушен почти до основания.

В литературе часто встречается утверждение, что после нашествия татаро-монголов город был заброшен. Однако многочисленные археологические свидетельства позволяют предположить, что уцелевшие при нападении Батыя рязанцы не покинули свои дома. Они обустроили на месте города поселение, которое просуществовало ещё около 150 лет. Затем на месте посада Рязани (неукреплённая часть города) возникает крупное село. Даже сейчас это место не является до конца заброшенным – по берегу Оки раскинулся дачный посёлок.

Территория внутри городских стен совсем опустела в XIV столетии. Сегодня это уникальный объект археологических исследований — единственный крупный древнерусский город, почти полностью (не считая пяти дачных домиков) свободный от современной застройки. Археологов это подкупает отсутствием ограничений, которые неизбежны, если раскопки ведутся в исторической части населённого города. Ведь там между учёными и собственниками земли борьба зачастую идёт за каждый сантиметр, на который можно было бы расширить раскоп.

За валами, ограждающими Старую Рязань от внешнего мира, все битвы давным-давно утихли. Они поросли многолетней травой и земляникой. Теперь это место — тихий островок, где на пару царствуют природа и наука. Наверное, поэтому некоторые волонтёры возвращаются сюда снова и снова — помочь археологам и раствориться в покое и безмятежности. Но, может быть, я ошибаюсь, и секрет притягательности раскопок в чём-то ещё. Я приехала впервые и попробую разгадать тайну этого места.

Палаточный лагерь разбит на берегу Оки в селе Старая Рязань, расположенном у подножия древнерусского городища. Вокруг большого жёлтого шатра — столовой отдыхают после обеда участники экспедиции: учёные и волонтёры. Они тут уже несколько недель. Я присоединилась только что и ловлю на себе любопытные, но осторожные и даже застенчивые взгляды. Руководитель экспедиции Игорь Стрикалов здоровается и призывает заканчивать посиделки — подниматься на городище.

С места раскопок открывается захватывающий вид. В обрамлении тёмно-зелёных деревьев бликует на солнце вода. Сейчас важные грузы по Оке не возят, а в IX–X веках она была частью Волжского торгового пути, соединявшего Иран с Европой (на берегах Оки археологи нашли множество иранских монет). За контроль над Окой боролись хазары, Волжская Булгария, скандинавы и молодое Киевское государство, которое в итоге одержало победу и построило рядом с рекой крепость. Со временем вокруг крепости вырос город, ставший экономическим и политическим центром Рязанского княжества.

— Есть немало версий, объясняющих происхождение названия города. По одной из них, Рязань восходит к слову «ряса», что означало «топкое болотистое место». По другой — к названию финно-угорского племени эрзань, которое жило на этой территории задолго до появления города. — У Стрикалова приятный тембр и правильные интонации — как у актёра, прошедшего курс ораторского мастерства: хочется слушать не отвлекаясь. — В летописях город пишется через «е», и я склоняюсь к гипотезе, что город назвали Резанью из-за расположения. Во второй половине XI века земли Поочья (территория вдоль Оки. — «КШ») оказались отрезаны половцами от других княжеств Руси с юга, на севере же были непроходимые мещерские леса. То есть «Резань» — это отрезанная земля, как бы сказали сегодня — анклав.

Игорь Стрикалов стоит спиной к обрыву в нескольких сантиметрах от края. Это бесстрашие и воодушевление, с которым он говорит, невероятно привлекательны. Думаю, если бы начальник экспедиции снимался в фильме о средневековой Руси, то непременно получил бы роль князя. Кажется, вот таким он и должен был быть — смелым, решительным, способным убеждать и вести за собой людей.

Мы подходим к раскопу № 40. Он напоминает муравейник — здесь каждый знает свою задачу и занят её выполнением. В Старой Рязани работает всего пять учёных, остальные члены экспедиции — волонтёры. Рабочим процессом в самих раскопах руководят лаборанты Института археологии РАН Валентин Киселёв и Александр Артамкин.



— Мы пользуемся методикой, которая сформировалась в начале XIX века и с тех пор постоянно совершенствуется, — чеканит Артамкин, показывая мне раскоп. — Сначала разбиваем раскоп на сектора и ровные квадраты и нумеруем. Это нужно для фиксации находок и слоёв. У нас как в загсе — каждый артефакт зарегистрирован и запаспортизирован. Например, раскоп № 40, квадрат 200.



— Потом снимаем землю — пластами толщиной в 20 сантиметров либо слоями одного цвета и этапа формирования, — подхватывает Киселёв. — Исследуем мы культурный слой — земляной массив, сформировавшийся в результате жизнедеятельности человека. Копаем вплоть до материка — поверхности, на которую пришли первые поселенцы. Её легко отличить от других слоёв по большей плотности и другому цвету. Кроме того, в материке отсутсвуют посторонние включения вроде угля, золы, пятен обожжённой глины.



— Раскопки — это научное разрушение исторического памятника. Других способов получить наглядное представление о прошлом нет. Каждый слой после зачистки зарисовывается на миллиметровую бумагу и фотографируется, — продолжает Артамкин.



Волонтёры то и дело приносят Александру и Валентину найденные предметы. Вот только что показали пробой (шило) и кресало (часть средневекового приспособления, предназначенного для розжига огня).

В XI — начале XII века на месте раскопа № 40 находились городские постройки, а в верхних слоях, которые датируются XIII веком, — городское кладбище. Раскоп состоит из нескольких участков. Сейчас в работе два: один небольшой, его только начали осваивать; другой глубокий, с гладко зачищенной поверхностью и конусообразными впадинами — хозяйственными ямами. А на участке, который был изучен в прошлом году, нашли следы клетей — деревянных конструкций оборонительного вала. Это большая удача, потому что обычно дерево быстро гниёт и за несколько веков почти полностью истлевает в почве. Однако эти клети были сожжены, благодаря чему их остатки сохранились до наших дней. Радиоуглеродный анализ позволит установить дату постройки с точностью до 14 лет. Выводы о возрасте дерева делают на основе количества сохранившегося в нём радиоактивного изотопа углерод-14 (C14), точное отношение которого к стабильному углероду известно для любого живого растения. После смерти растения стабильный углерод в нём остаётся, а С14 начинает распадаться. Таким образмо, чем дольше дерево пролежало под землёй, тем меньше в нём изотопа. Вообще, культурный слой долгое время рассматривался лишь как хранилище артефактов, но теперь благодаря новым методам исследования стал источником широкого круга знаний о жизни предков. Он может рассказать как об экологических, так и о социокультурных условиях, в которых жили рязанцы.

Обычно находят не только пуговки, обломки посуды, утвари и орудий труда, но и кости. Людские останки изучают палеоантропологии, кости животных отправляют на палеозоологический анализ. С его помощью учёные выясняют, на кого охотились наши предки, насколько было развито животноводство и кого конкретно разводили. Кроме того, культурный слой содержит пыльцу, споры, семена, изучение которых даёт представление о климате прошлых веков. В общем, в арсенале исследователей множество современных методов. Но они, как правило, применяются уже в лабораториях. Изредка, если хватает средств, новые (или относительно новые) технологии используют и в полевых условиях. Например, в позапрошлом году зачистку фотографировали при помощи квадрокоптера, в прошлом — разметку раскопа делали с использованием электронного теодолита. Ну а в остальном инструменты в поле прежние, простые и надёжные: лопаты, совки, кисточки для зачистки слоя; решётки и лотки для переборки и поиска мелких артефактов; вёдра и носилки для переноса земли.

Лаборанты отправляют меня на переборку земли. Мы раскапываем средневековое кладбище. Острыми лопатами мужчины вырезают у себя из-под ног прошлое. Высыпают землю, хранящую память о минувших веках, на большую железную решётку. Моя задача — просеять эту чёрную массу, чтобы не упустить мельчайшие находки. Вместе со мной на решётке работает интернет-маркетолог Настя, дружелюбная девушка в футболке с надписью Today is good day.



— Если попадаются глиняные черепки или кости больше пятирублёвой монеты, их нужно складывать в лоток для массового материала. Если находишь что-то интересное: нож, пряслице, кольцо или осколок керамики с клеймом — неси Киселёву или Артамкину, потому что это индивидуальные находки, — консультирует меня Настя и тут же переключается на найденный артефакт. — О-о-о, какая красивая кость!



— Это точно кость? — смотрю я на коричневый обломок, похожий на щепку.



— Да, видишь, она пористая и лёгкая!



— Ты здесь не первый год?



— В Старой Рязани второй, а вообще в археологической экспедиции — третий. Первый раз я ездила в Крым. Поняла вдруг, что мне не хватает приключений, и решила отправиться летом на раскопки. В Крыму было красиво и весело, мы каждый день купались в море, но организация раскопок мне больше в Старой Рязани нравится. Здесь всё по науке, археологи много рассказывают об истории.



— Во время отпуска в экспедиции ездишь?



— Ага.



— Зачем? Могла бы просто на море отдохнуть.



— Здесь интересные люди, и у моего труда есть благая цель. На работе я приношу пользу компании и зарабатываю деньги на жизнь, а здесь делается большое и важное дело — восстанавливается история. И я к этому причастна, — улыбается девушка.



Я перебираю землю, и когда нахожу что-то, хоть чуточку отличающееся от комочка земли, тут же консультируюсь с Настей — не артефакт ли? Страшно что-нибудь упустить и нанести ущерб исследованию. Попадаются камешки, много глиняных черепков, зубы. Вдруг я нахожу железный предмет, похожий на ключик.

— О, это индивидуальная находка! Повезло тебе. Первый раз, и уже что-то нашла, — радуется за меня Настя. — Неси сама археологам, это твоя добыча.



Я с гордостью отдаю ключик лаборантам. Киселёв крутит находку в руках. Волонтёры сбегаются посмотреть.



— Ваш вердикт, коллега? — обращается Киселёв к Артамкину.



— Может, часть уздечки?



— Непонятно. Ладно, разберёмся. Требуется более тщательное изучение уже в лаборатории, — важно говорит Киселёв и уносит ключик в хранилище ценных находок.



Некоторые железные вещи археологи отправляют на металлографический анализ — определить способ ковки, выяснить, какие примеси использовались при изготовлении материала. Пока этот метод не приносит особых результатов, но позволяет создать базу данных, которая значительно упростит изучение кузнечного дела на Руси.

— Смотрите, какие красивые человеческие зубы я нашла во время зачистки слоя. Из этого раскопа массовые находки не собирали, и Киселёв разрешил мне зубы забрать. А ещё у меня есть кость животного, — напротив меня за тарелкой с щами сидит первокурсница истфака РГГУ. Она приехала сюда волонтёром с тремя подружками. — Интересно, мама пустит меня домой с такими трофеями?

— Всем приятного аппетита! — к нам подсаживается мужчина лет тридцати. Это Алексей, учитель истории из Москвы. Историки составляют большую часть здешних волонтёров. — Вы к нам надолго? — обращается он ко мне. — Говорят, вы журналист.

— На несколько дней. Да, собираюсь написать об экспедиции, о том, что в ней привлекает добровольцев. Вот вам зачем всё это нужно?

— Кто-то говорит, что помогать науке приехал. Альтруизм, конечно, дело хорошее, но я здесь машу лопатой по семь часов не для того, чтобы помочь Киселёву и Артамкину собрать информацию для своих научных трудов. У меня свой интерес, мне нравится археология. Читать книги по истории — это одно, а держать в руках вещи из прошлого — совсем другое.

— То есть личный интерес и никакой великой цели… Ясно, — подытоживаю я, доедая щи. Идём за порцией второго — гречкой по-флотски.

— Вот когда я шесть лет в Тамань на раскопки ездил, тогда да! — Алексей присаживается на прежнее место с полной тарелкой. — Тогда мною двигал альтруизм. Мой хороший друг ведёт там раскопки, изучает поселение IV века до нашей эры, но финансовой поддержки у него нет. Я и деньгами проекту помогал, и много времени там проводил. Жили мы совсем в других условиях. Там и базы-то толком не было. А здесь столы, скатерти с цветочками, да ещё и душ с унитазом. Настоящий трёхзвёздочный отель, поэтому и контингент другой.

— Почему в этом году не поехали к другу?— Денег нет, — Алексей уже доел свою огромную порцию и скребёт ложкой по стенкам миски.

— А добавку можно попросить?

— Нет. В этом году Оля, которая всегда отвечала за поварское дело в Старорязанской экспедиции, не смогла приехать. Заправляет кухней неопытная Даша. И дежурят с ней ребята зелёные, в смысле молодые. Еду на всех не рассчитали.

На кухне шум. Даша и дежурные выясняют, кто будет мыть посуду.

— Если они прогнутся, перестану уважать как мужиков, — бурчит под нос Алексей, пристально наблюдая за кухонным противостоянием.

— Не понимаю этих стереотипов про «женскую работу»! Почему мужчины не могут помочь девушке? — возмущаюсь я.

— Потому что эта мадама в очередной раз весь день в палатке провалялась. А ребята одни готовили. Несправедливо.

Спор окончен. Парни надевают резиновые перчатки, включают горячую воду и начинают мыть посуду.

— Ну всё! Сломались. Экспедиция раскрывает характер человека. Здесь всё как на ладони, проявлять себя нужно постоянно. Поэтому часто приезжают в паре с одним человеком, а уезжают с другим, — говорит Алексей и уходит.

— Аня, ты ела кашу? — спрашивает у меня утром руководитель экспедиции. Сразу после завтрака начинается построение: учёные раздают волонтёрам задачи, распределяют, кто на какой раскоп пойдёт.



— Угу, — киваю и пытаюсь раствориться в толпе: не хочется объяснять, что по утрам у меня нет аппетита и я никогда не завтракаю.



— Точно ела? — допытывается начальник.



— Я не видел, — сдаёт меня один из волонтёров.



— Аня, быстро ешь кашу. Голодных я на раскоп не пускаю, — строго, но с улыбкой говорит Стрикалов.



Мне ничего не остаётся, как пойти за овсянкой. Всё-таки слово начальника — закон в полевых условиях.

Начинается развод — распределение участников по объектам. Вчера экспедиция пополнилась на 11 человек (теперь нас тридцать). Волонтёрам предлагают на выбор два раскопа. Я иду в команду к Валентину Киселёву: сегодня он отвечает за раскоп № 47 в более молодой части городища. По дороге замечаю на склоне оврага коричневые проплешины. Это следы оползня, который постепенно съедает территорию городища.



— Сорок седьмой раскоп носит охранный характер. Мы стараемся как можно скорее и тщательнее обследовать эту часть, пока природа её не разрушила, — объясняет Валентин.



— А можно мне сегодня копать? — спрашиваю лаборанта.



— Лучше не надо… — отговаривает меня Киселёв. — У нас как у сапёров: один раз ошибёшься — уже ничего не восстановишь. По неопытности можно повредить артефакт или выкопать гончарную печь. А копнёшь глубже сантиметров на пять, из тринадцатого века попадёшь в двенадцатый. Землю нужно срезать тонко и очень аккуратно, держа лопату горизонтально. С первого раза может не получиться.



Эту ответственную работу — зачистку культурного слоя — поручают лишь тем, кто не меньше двух-трёх лет ездит в экспедиции. Один из них — Шир. Он работает на Рязанском приборном заводе, а отпуск вот уже 11 лет проводит на раскопках. Прозвище Шир — сокращённая версия фамилии Широков. Зовут Андрей.



— Чем тебя так манит экспедиция? — спрашиваю у Шира.

— Да хоть бы поиском сокровищ! Кто в детстве не мечтал о сундуке с драгоценностями? Только я хочу найти клад не для себя, а для истории — я ею с детства увлекаюсь. А когда составлял генеалогическое древо, выяснил, что у меня в родственниках был даже граф Шувалов! Да и места мне эти нравятся: тут мои мама и бабушка родились и выросли.

Андрей — истинный патриот, без преувеличения и лишних смыслов. Он искренне влюблён в свою страну. По духу (да и немного внешне) напоминает Евпатия Коловрата — воеводу, памятник которому стоит в центре современной Рязани. По легенде, когда татаро-монголы напали на город, Коловрат был в Чернигове вместе с рязанским князем Ингварем Ингваревичем. Узнав от гонца о разорении родного края, Коловрат тут же поскакал обратно. Cобрал 1700 выживших бойцов и догнал Батыя. Дружина Коловрата мощно ударила по вражескому войску — кочевников охватила паника, они подумали, что их нагнали воскресшие из мёртвых рязанцы. Битва была жестокой, Евпатий со своими бойцами положили тысячи врагов. Но всё же численное преимущество противника не позволило русскому воеводе одержать победу — на исходе сражения, его убили. Батый был настолько поражён мужеством Коловрата, что велел отпустить захваченных в плен дружинников, отдал им его тело и приказал достойно похоронить героя на родной земле.

Снова переборка. Со мной на решётке работают Настя-маркетолог и новая знакомая Соня — студентка МГУ, будущий программист.



Настя и Соня внимательно рассматривают камешки, остающиеся на сетке после перетирания земли. Они ищут бусины. Куча земли, которую нам надо перебрать, всё никак не уменьшается.



— Ура! Бусинка! — вдруг восклицает Соня и принимается выковыривать застрявшую в решётке белую крошку. Достав, протягивает нам.



И правда бусина. Красивая, круглая, с дырочкой для нитки.



— Как ты её углядела? — удивляюсь я.



— Сама не знаю, у меня ведь зрение плохое, — улыбается Соня. — Видимо, удача.



На шее у девушки оберег лунница. Она его носит с тех пор, как впервые побывала на раскопках. Вообще, талисманы есть у многих волонтёров, этим они похожи на рязанцев начала XIII века. По словам руководителя экспедиции, средневековые горожане были очень суеверны. Копаясь на придомовых участках, они находили каменные наконечники стрел времён неолита и думали, что это громовые стрелы бога Перуна, что остаются в земле после ударов молнии. И страшно радовались, ведь каждая такая стрела обладала чрезвычайной защитной силой и потому сразу становилась амулетом.

Одну из таких стрел команда Стрикалова обнаружила в 2013 году в кладе ювелирных изделий на сороковом раскопе. Мастер-ювелир спрятал его в 1237 году на кладбище и пошёл защищать городские стены от татаро-монголов, откуда уже не вернулся. Археологи говорят, что в тот день, когда они извлекли клад, была сильнейшая гроза.



— Перун не хотел отдавать драгоценности, но мы оказались настойчивее, — шутит Стрикалов.



Установить профессиональную принадлежность хозяина клада учёным помогли матрицы для изготовления украшений и слитки драгоценных металлов, которые он спрятал вместе с готовыми и сданными в ремонт перстнями, серьгами, подвесками.

Переборка кажется мне очень нудным занятием: интересных находок нет, только осколки костей да глиняные черепки. От перетаскивания просеянной земли болят спина и руки. Увы, как и везде, открытиям предшествует длительная рутинная методичная работа.



— Игорь Юрьевич, а долго ещё откапывать Старую Рязань? — измученная, выдавливаю я из себя вопрос, когда Стрикалов подходит к нам на раскоп. Он собирается перерисовать на бумагу зачищенный слой с островками развалов плинфы – древнерусского кирпича.



— Площадь городища чуть больше 70 гектар. Если не будет перерывов в работе и средняя скорость останется прежней, то полторы тысячи лет.



— Так много?!



— Всё и не нужно раскапывать. Наука позволяет на основании малого, если оно считается достаточной выборкой, делать выводы о большом. Уже сейчас, раскопав всего 6% территории, мы рассказываем не о конкретных участках, а о городе в целом, — растолковывает Стрикалов и принимается за чертёж.



А я предвкушаю конец этого трудного и монотонного дня.

Мне снится нескончаемая барабанная дробь, при этом я, кажется, сижу внутри барабана, и долбят мне прямо по голове.



— До-о-оброе утро, экспедиция! — разносится над лагерем голос Стрикалова. На улице сильный дождь. Это не барабанщики, а капли так громко стучат по палатке.



На раскоп не идём. Сегодня камеральные работы. Это когда ты жалеешь обо всех глиняных черепках меньше пятирублёвой монеты, которые на раскопе закинул в лоток. Ведь теперь их приходится отмывать в тазике зубной щёткой. Похоже на армейское наказание.

Радует, что иногда даже в камералке случаются индивидуальные находки. Так, студентки РГГУ в куске грязи, который на раскопе, вероятно, приняли за глиняный черепок, обнаружили костяной гребень.

Достаю из тазика человеческую челюсть. Ощущения неприятные. Я не очень-то люблю перемывать кости, а тут это приходится делать в прямом смысле, да ещё и своим предкам.



— Может, Lacalut попробовать, чтобы улыбка была белоснежной? — шутит Илья, выпускник 11-го класса, мой новый знакомый. В прошлом году он впервые приехал сюда волонтёром, и ему понравилось. Решил вернуться, прихватив друга Николу.



— У моих родителей нет дачи, а мне хотелось побыть на природе, в тишине. Здесь я нашёл, что искал, — говорит Никола.



— Отдохнуть, говоришь? Разве это отдых — таскать землю под палящим солнцем?



— Пфф… Классический отдых — это же банальщина! — в один голос протестуют ребята.

Вновь я на раскопе № 40. Сегодня мой последний день в экспедиции. На сороковом, где было кладбище, дошли до слоёв с захоронениями.



— Аня, тебе достаётся погребение 81. Вот совочек и шпателёк. Аккуратно выкапывай скелет из земли — так, чтобы каждая косточка осталась на месте, словно на земляном пьедестале. Это важно! Мы должны сфотографировать и зарисовать скелет в том положении, в котором он лежал, — говорит мне Артамкин.



— Да-да, поняла! — я в полном восторге. Наконец-то поручили ответственное задание. Это вам не бусинки в земле искать.

Выковыриваю землю из глазниц черепа. Пока всё получается. Спускаюсь ниже — к рёбрам: одна маленькая косточка вываливается, затем другая. Мой энтузиазм угасает. Как выкопать скелет из земли и оставить все кости на месте?



— Саша-а-а! — зову я Артамкина. — Кажется, я ничего не поняла…



— Всё в порядке, бывает, — археолог берёт у меня совок и, придерживая кость, вырезает её из земли. Удивительно — это как если бы скульптор извлекал из камня нужную фигуру. Я повторяю за Артамкиным — начинает получаться.



В полевых условиях археологи могут определить разве что пол и возраст — по срастанию черепных швов и степени стёртости зубов. И то не очень точно. Тем не менее предварительные выводы позволяют в общих чертах представить, каким было население города. Археологи предполагают, что средняя продолжительность жизни в Старой Рязани составляла около 40 лет. Детская смертность была высокой. Преобладало мужское население.

Остальное довольно точно устанавливают лабораторные анализы. Например, можно выяснить, какие заболевания и типы травм были характерны для жителей средневекового города.

— Химический анализ зубных камней многое рассказывает о рационе рязанцев, — говорит Артамкин. — Они потребляли гораздо меньше животного белка и сахара, чем мы. А ещё этот анализ порой выдаёт большою дозу тяжёлых металлов в организме — следствие грязного производства с использованием ртути и свинца.



Сегодня время на раскопе идёт быстро. Даже не хочется уходить на перерыв. Выкапывать кости предков, оказывается, очень увлекательно. У археологов принято, чтобы человек, нашедший скелет, давал ему имя. На нашем участке скелеты обнаружил Шир. Мой он назвал Жоржеттой, а соседний, который откапывают студентки РГГУ, — Жоржем.

— Однажды на раскопе, совсем рядом с палаточным лагерем, мы нашли гончарный горн — печь, в которой обжигалась керамика XI века. Это удивительно, ведь специальные приспособления для обжига появились на Руси на сто лет позже, — заводит Стрикалов детективнyю историю во время перерыва.



— Вам удалось понять, как горн оказался в Старой Рязани? — интересуюсь я.



— Да. Нам помогло то, что он был разрушен во время работы и сохранил осколки керамики, совершенно непохожей на рязанскую. Аналогичные фрагменты мы находили здесь в единичных случаях. Выяснили, что такой вид керамики был распространён на границе Белоруссии и Польши — в Подляшье. Получается, мастер прибыл в Рязань с Запада.

— Но при каких обстоятельствах?



— Это тоже получилось установить — благодаря знанию летописей. В течение 15 лет князья Черниговский и Ростовский — братья Мстислав Тмутараканский и Ярослав Мудрый — совершали военные походы с целью расширения территории Руси. В 1031 году они отвоевали несколько городов у Польши и взяли в плен много местных жителей. В летописи сказано, что Ярослав Мудрый расселил своих ляхов на реке Рось. У Мстислава, вероятно, тоже были пленные, но что с ними стало, неизвестно. Однако мы можем предположить, что некоторых Мстислав отправил на восточную границу Руси — в окрестности Рязани. Вероятно, среди этих пленных ляхов был и наш гончар. Вот так, с помощью раскопок мы восстанавливаем историю как отдельно взятого человека, так и целых княжеств. А вообще, изучая Старую Рязань, мы узнаём важные вещи не только о городе, но и обо всём русском Средневековье. К примеру, нам удалось выяснить, когда христианское мышление стало преобладать над языческим.



— Как же вы это сделали?



— Раскапывая городские некрополи. Язычники устраивали захоронения за стенами города, так как верили в духов и боялись, что те им навредят. Но во второй половине XII века кладбища начинают появляться на территории поселений, а это уже явное влияние христианских традиций.



— Когда слушаешь, всё кажется вполне очевидным. Но иногда лёгкие выводы оказываются заблуждением. Как в археологии гипотеза становится историческим фактом?



— Это сложный процесс. Археология ближе к точным наукам, а там гипотеза становится фактом при многократном подтверждении результата. Опыт — критерий истины.

Мы идём по городищу. За валами простираются луга и леса. Неподалёку виднеются цветные палатки — на фоне природных просторов лагерь кажется совсем крошечным.



— У вас есть большая-большая мечта? Может быть, связанная со Старой Рязанью.



— Конечно. Я хочу создать археологический парк, где будет и постоянно действующая экспедиция, и музей. Тогда мозаика истории будет не просто складываться в теоретические знания, а начнёт оживать. Гости увидят воссозданные дома XI–XIII веков, гончарные мастерские с настоящими предметами старины, — воодушевлённо рассуждает Стрикалов. — Пока с разработкой проекта нам помогают дизайнеры-энтузиасты. Думаю, если большой компанией за это плотно возьмёмся — всё получится.

«Одна из ключевых задач при сохранении памятника — это его защита от разрушающих природных явлений. Овраги и оползни уничтожают городище, поэтому главная цель археологов в нынешнем году — исследовать те участки памятника, которые в следующем, возможно, будут разрушены. Так, раскоп № 40 на северном городище — уникальный участок с разными объектами: оборонительными сооружениями, жилой застройкой и городским некрополем XI века. Не так давно на него сошёл крупный оползень — нужно расчищать. Второй участок на территории южного городища расположен меж двух оврагов. Это квартал, построенный в XII веке, где жили богатые горожане, там можно найти очень интересные вещи. Из-за проблемного месторасположения его тоже нужно начать раскапывать как можно раньше. Кстати, в этом квартале были обнаружены следы ювелирного производства. В прошлом году рядом с таким производством на северном городище мы нашли клад ювелирных украшений, много рассказавший об истории ювелирного дела в регионе».