«Я специалист по некорректно поставленным задачам…»

Лично мне кажется, что должность ректора крупнейшего университета страны — это филиал ада на земле. Десятки тысяч студентов и сотрудников, больше сорока факультетов, триста с лишним кафедр, а ещё всевозможные переговоры, заседания, комиссии и форумы…

[Виктор Садовничий] Знаете, однажды я спросил академика Колмогорова: «Андрей Николаевич, а как вы всё успеваете?» И великий математик ответил: «В том-то и дело, что не успеваю». Вот и я примерно так. Нет, на текущие дела, наверное, времени хватает, но каждому человеку хочется заниматься тем, что доставляет ему громадное удовольствие.

[КШ] И что это для вас?

[ВС] Для меня это наука.

[КШ] У вас бывают приступы ­сожаления по поводу того, что вы стали ­ректором, общественным деятелем, а не чистым учёным?

[ВС] Знаете, вы, может, первый, кому я в этом признаюсь. У ­меня пять лет была почти что болезнь… Я ведь когда-то являлся самым молодым профессором Московского университета. У меня было столько научных идей! Хотел взяться за одну трудно решаемую задачу, связанную с дзета-функцией Римана… Но меня назначили заместителем декана мехмата. Потом — заместителем проректора, дальше — первым заместителем проректора, затем — проректором, первым проректором… Ну, в итоге я дошёл до ректора.

И эти пять лет, когда меня всё время кем-то назначали… Это было непросто. Знаете, на работу и с работы я специально добирался только пешком, хотя жил в Матвеевском — это километров восемь от МГУ. Почему? По дороге я мог думать, мог заниматься наукой. Тем и спасался. Честно говоря, это была очень тяжёлая внутренняя борьба между административной работой и наукой.

[КШ] И с тех пор не жалели о сделанном выборе?

[ВС] Сейчас иногда думаю: что, если бы я не стал заниматься административной работой? Может, я решил бы великую математическую задачу. А может, и не получилось бы — так ведь тоже в науке бывает. Как говорил нобелевский лауреат Илья Пригожин, время не имеет отрицательных значений.

[КШ] То есть внутренняя борьба закончилась?

[КШ] Как я понимаю, вы продолжаете заниматься наукой. Недавно вышло исследование о борьбе со старением, где наряду с академиком Владимиром Скулачёвым как один из авторов значитесь вы.

[ВС] Дело в том, что медицинской проблематикой я занимаюсь уже лет пятнадцать. Когда мы стали внедрять в МГУ суперкомпьютеры, я задумался о вариантах их применения. И мне вспомнились слова Израиля Гельфанда, которого я считаю одним из своих учителей. В самом начале 60-х он создал в МГУ лабораторию математических методов в физиологии и медицине, которая потом вошла в состав НИИ физико-химической биологии им. А. Н. Белозерского МГУ.

Так вот, Израиль Моисеевич мне много раз говорил, что математику нужно применять в биологии. И лет пятнадцать назад мы организовали научную группу, которая стала заниматься математическим моделированием лекарств. Вот смотрите, разработка нового лекарственного препарата стоит от 0,5 до 5 миллиардов долларов. И далеко не факт, что лекарство будет эффективным. Вычисления суперкомпьютера на порядок сокращают эти затраты.

Работа состоит из нескольких этапов. Сначала собирают информацию о болезни, с которой должен бороться новый препарат. Потом строят её модель. Это сложная математика, потому что в биохимии нужно учитывать тысячи параметров. Заболевание «воспроизводят» на суперкомпьютере и выявляют ключевые белки-мишени. Затем начинают подбирать кандидатов в лекарственные средства. Суперкомпьютер позволяет перебрать множество вариантов — речь идёт о сотнях тысяч веществ, чуть ли не о миллионах. И всё это с помощью машины! Не надо тратить время в лаборатории, проводить эксперименты на живых организмах… В ­итоге остаётся сравнительно небольшой круг соединений, ­которые могут стать новыми препаратами. Я могу вам дать распечатки публикаций за последние годы, полистайте. Только там много формул

Теперь о совместной работе с Владимиром Скулачёвым и его коллегами. Наша группа уже лет семь независимо от него занималась новым перспективным классом лекарств, а именно антиоксидантами класса хинонов. Мы построили для них математические модели: как рассчитать скорость окисления липидов, как определить оптимальную дозу и так далее.

После неоднократных бесед с Владимиром Петровичем, который исследует влияние антиоксидантов на митохондрии, мы объединили усилия, используя уже созданные нами математические модели. У меня вызывает уважение позиция академика Скулачёва — найти способ остановить старение, продлить здоровую жизнь. Я не медик, не биохимик и не знаю, как всё в итоге получится. Но мне импонирует его преданность научной идее.

[ВС] Ну, это относится к работе мозга. Никто до конца не знает, как человек мыслит, там идут сложнейшие биохимические процессы. Конечно, опыт структурирует работу ума. А если говорить о выборе, то он подчиняется определённой структуре. Например, есть формальные основания: нужно быть на каком-то мероприятии, куда просто нельзя не пойти. Тогда другие дела временно откладываются, это нормально для руководителя такого уровня.

[КШ] Но ведь иной раз нужно быть в нескольких местах одновременно, делать несколько дел сразу… И как тогда?

[ВС] Есть иерархия задач. Допустим, если я приглашён на мероприятие высокого государственного уровня, то мне положено там быть. Когда есть несколько равнозначных событий, связанных с университетом, тогда главный критерий — чтобы люди меня не ждали, не стояли в приёмной, не останавливали работу. Мне некомфортно, когда меня кто-то ждёт.

[КШ] Принимая решения, вы используете какие-то приёмы тайм-менеджмента и прочие методики? Или опираетесь только на интуицию и опыт?

[ВС] Конечно, есть интуиция, что-то не до конца объяснимое, основанное на наших генах, биохимии. Но практически всегда я просчитываю, моделирую в уме возможные варианты решения и их последствия. Вообще, я специалист по некорректно поставленным задачам.

[КШ] Это как?

[ВС] С данной темой во многом связана моя докторская диссертация. Как бы вам объяснить… Мы привыкли, что есть начальное условие и уравнение. И у задачи имеется одно-единственное решение. Это, например, применимо к задаче Коши, которой мы занимались на втором-третьем курсе.

Но я уже рос на идеях Андрея Николаевича Тихонова, который считал, что в реальной жизни таких задач не бывает. Всегда есть помехи — неточно заданное условие. И невозможно обеспечить единственное решение. Это и есть некорректно поставленные задачи. Их ещё называют задачами, неустойчивыми к погрешностям в исходных данных. То есть очень небольшое изменение начальных параметров приводит к тому, что результат отличается на порядки.

[КШ] Вспоминается бабочка Лоренца. Это когда математик на компьютере рассчитывал, какая будет погода, и, изменив параметры на тысячные доли, получил совершенно другой прогноз. Помните «Может ли бабочка в Бразилии взмахом крыла вызвать смерч в Техасе?»

[ВС] Совершенно верно. Это относится к понятию неустой­чивости, когда маленькие колебания приводят к взрывному изменению результатов. Для меня это не абстрактная математика, но во многом основа управления. Я немножко шевелю исходные условия и моделирую, что произойдёт.

[ВС] Ну, например, что-то произошло в коллективе…

[КШ] Профессор Х поссорился с профессором Y?

[ВС] Может быть и так. Или сложнее: есть одна группа, другая, между ними противоречия.

[КШ] И как вы принимаете решение в этом случае?

[ВС] Я начинаю моделировать условия, ведь профессора X и Y находятся не в вакууме, у них есть научные руководители, есть коллеги. Я начинаю прикидывать, в чём причина конфликта, с кем можно поговорить, кроме двух этих профессоров, к чему приведёт то или иное решение.

[КШ] Вы эти варианты записываете, схемы рисуете?

[ВС] Нет, решения прокручиваются у меня в голове. А вот когда готовлюсь к лекции, то обязательно представляю, как я её записываю. Это происходит мысленно, но всё равно задействуется моторная память.

[КШ] Скажите, как вы воспринимаете университет в целом? У вуза есть три традиционные функции: образование, наука и социальная миссия. Как они соотносятся между собой в масштабах МГУ? И можно ли рассчитать это соотношение: столько-то процентов науки, столько — образования… Или это более сложная математическая модель?

[ВС] Да, это не просто сумма. Университет — очень сложная система с большой степенью взаимопроникновения. Здесь важную роль играет такое понятие, как самоорганизация. Много людей, каждый совершает какие-то действия, имеет свои мотивы… С точки зрения физики это хаос. Но из него, по Пригожину, рождаются организованные потоки, организованная структура, организованная жизнь.

Некорректно вот так напрямую говорить, чего в этой структуре больше: науки или  образования. Это будет неправильно применительно к любому университету. Да, в МГУ очень сильная наука. За последние 10 лет наши учёные опубликовали 42 тысячи научных работ. Это почти 10 % от всех работ российских авторов и всего в пять раз меньше, чем у РАН. А если взять статьи, которые попадают в топ?10 по цитируемости, то мы отстаём от РАН всего в два раза.

Можно, конечно, привести цифры: 50 % преподавателей и 50 % научных сотрудников. Но это неправильно, ведь практически каждый преподаватель так или иначе занимается наукой, а значительная часть научных сотрудников преподаёт. Происходит взаимопроникновение фундаментальной науки, практических задач и обучения, как и положено в классическом университете, основанном на принципах, которые сформулировал ещё Гумбольдт.

[КШ] Вы на посту ректора четверть века. Понятно, что за это время сделано многое. Но если составлять условный рейтинг ваших достижений, то какие три вы бы указали в первых строчках?

[ВС] Сейчас попробую сформулировать. Но учтите, они не совсем равноценны. Первое связано с началом девяностых. Меня избрали в 1992 году. Вы знаете, какое это было время. Распалось государство, не было ни финансирования, ни чётких юридических норм, ни понимания целей и задач. Университеты были в очень трудном положении.

Став ректором, я немножко испугался. Что делать? Помогла та самая самоорганизация. Помогли люди. В хаосе начал возникать некий поток… Это и спасло университет.

Да, конечно, я как ректор выполнял свои функции, но главное было не это, а понимание людьми, что университету грозит опасность, что его надо сохранить. Произошла мобилизация, хаос стал превращаться в структуру. Подобная закономерность проявляется во многих областях — например, она характерна для организмов.

И снова мне вспоминается нобелевский лауреат Илья Пригожин. Я в своё время работал с ним в Брюсселе, он приезжал в МГУ — мы вместе создавали институт. Так вот, он первым осмыслил процессы, связанные с самоорганизацией хаоса, и применил их не только к химии, но и к живой природе и человеческому обществу. К состоянию университета в начале 90-х это тоже относится. Я думаю, этот период войдёт в историю, и горжусь тем, что мне выпала честь быть ректором и принимать необходимые решения.

Второе, чем я горжусь, — это развитие нового кампуса и университета в целом. Сейчас факультетов в три раза больше, чем было. В МГУ учится около шестидесяти тысяч студентов, притом что население страны сократилось, СССР больше нет. Мы лидируем в областях, о которых раньше и не думали. Запускаем свои спутники, проводим вычисления на суперкомпьютерах, открываем медицинские центры и так далее.

Один из нобелевских лауреатов по экономике сказал: «Главное для университета — это кампус». И он прав, потому что, если университет сталкивается с невозможностью расширить кампус, он задыхается. Ну а мы фактически удвоили территорию. Открыто и создано столько же, сколько за всю предыдущую историю. Можно сказать, построен ещё один МГУ. В общем, второе моё главное достижение — это развитие университета, новый кампус, новые факультеты.

Третье достижение, возможно, не такое масштабное, как предыдущие два, но я его очень ценю. Мой первый приказ был об открытии в МГУ факультета фундаментальной медицины. Тем самым мне удалось вернуть медицинское образование в университет, что правильно. И сейчас у нас мощнейший медицинский центр, где работают почти все академики медицины.

Сейчас мы воссоздаём медицинскую школу, которая была славой университета. Напомню, она появилась во время Отечественной войны 1812 года и была единственной медицинской школой. Но за нами последовали другие университеты.

[ВС] Тактические ошибки у меня, разумеется, были — за четверть-то века, — но стратегически я ни о чём не жалею. Да, какие-то решения по кадрам или другим отдельным вопросам могли быть лучше. Но у меня нет ощущения, что я где-то ошибся глобально и зря потратил время на своём посту.

[КШ] Давайте обратимся к будущему. Предположим, на дворе 2050 год. Понятно, что прогноз будет очень приблизительным, и тем не менее: каким вы видите университет?

[ВС] Да, прогнозировать на такие сроки — занятие рискованное. Но что я могу сказать точно: университет будет существовать. За много столетий общество сохранило стабильными два института: университет и веру. Пролетая над любым городом, мы всегда можем чётко различить два типа объектов: университетские кампусы и храмы.

И я уверен, что МГУ останется ведущим университетом страны. Речь не только о месте в рейтингах — я имею в виду, что он будет центром образования, науки и культуры России.

Конечно, к 2050 году университет изменится. По-другому будет организован кампус, он станет мощнее. К этому времени, думаю, он увеличится вдвое против нынешнего. Университет будет больше привязан к технологи­ям: они ворвались в жизнь общества и диктуют свои законы, нравится нам это или нет.

Но произойдёт и некоторый разворот к традициям средневекового университета, когда небольшие группы увлечённых исследователей порождали кардинально новые идеи. Да, сегодня знания можно транслировать на весь мир и получать со всего мира. Но в университете большую роль будет играть личное общение профессора с коллегами и студентами. И конечно, важная роль будет отведена гуманитарным наукам.

[КШ] Появятся ли новые суперприборы, суперустановки?

[ВС] Конечно появятся! Сложно предсказать, какие именно. Но наверняка будет что-то связанное с космосом. У нас уже есть собственные спутники, думаю, что появятся жилые орбитальные станции и, возможно, студенты будут оттуда слушать лекции.

Главными для университета останутся науки о жизни. В частности, исследования человеческого мозга, борьба с болезнями. Естественно, для этого понадобится новое оборудование — в 2050 году оно будет таким, какое мы сейчас и представить не можем.

[КШ] И последний вопрос: есть ли у вас любимая формула?

[ВС] Да, есть такая. Именно формула, и действительно моя любимая — относится к тому, о чём мы с вами говорили: сводит сложные объекты к простым. Связана с теорией операторов. Вот смотрите…

Виктор Антонович встаёт и начинает увлечённо писать на доске формулу.

Текст: Григорий Тарасевич

Фото: Лана Абрамова