«...Мне нравилось играться с компьютером»// Нобелевской лауреат Майкл Левитт о будущем человечества, любви к жизни и слиянии физики с биологией

Сейчас самое увлекательное событие на планете — объявление лауреатов Нобелевской премии. Когда верстался номер, мы еще не знали, кто в этом году получит самую престижную награду в мире. Зато мы можем предложить эксклюзивное интервью с одним из самых колоритных нобелевских лауреатов прошлого года — Майклом Левиттом. Он получил награду за работы по компьютерному моделированию белковых молекул, проложившие путь к созданию многих лекарств. Говорят, Нобелевский комитет долго не мог решить, в какой именно номинации давать ему премию.

Майклу Левитту 67 лет, он очень веселый, наверное, даже слишком для нобелевского лауреата. Поначалу не всегда понятно, шутит он или говорит серьезно, потом становится ясно: и то и другое одновременно.

Мы встретились, как положено, на конференции. Физик по образованию, профессор биологии Стэнфордского университета, Майкл Левитт очень к месту оказался на форуме «ФизтехБио-2014».

В МФТИ, цитадели российской физики, чуть ли не главным трендом стало изучение живой природы: в позапрошлом году был создан факультет биологической и медицинской физики, заработали геномный центр и центр клеточных технологий, открыт центр живых систем, который будет внедрять достижения физиков в практику биологов и медиков.

О гордых физиках и торжестве биологии

[КШ]: Чем вы все-таки занимаетесь: физикой, химией, биологией или математикой?

[Майкл Левитт]: Это деление устарело, думаю, скоро оно изменится. Оно словно создано для самозащиты, чтоб отгородиться от остальных: если я математик, то не должен прислушиваться к химикам. Это же безумие! Какой-то вид национализма.

Лично мне нравится собирать вместе физиков, химиков, биологов, математиков, компьютерщиков. Когда они вместе над чем-то работают, то учатся друг у друга. Очень важно, что физики занялись науками о жизни. Биология, как и химия, — это своего рода расширенная физика. Старое представление о физике слишком узкое, его нужно расширить, распространить на живые системы.

«Мне нравится быть студентом в собственной лаборатории, самому писать программы и статьи. Я всегда любил свою работу, но сейчас больше, чем когда-либо»

Я много где работал: в Кембридже, десять лет в Израиле, в Институте Вейцмана, и лет двадцать в Стэнфорде. И повсюду физики уважали только математиков, а прочих ученых считали много ниже себя. Абсурд! Физики сильны лишь в изучении простых систем, а живые организмы — системы гораздо более сложные и интересные. Если кому-то из физиков не нравится слово «биология» пусть назовет ее наноинженерией или, допустим, физикой мягкой материи — да как угодно, лишь бы остались довольны и занимались живыми организмами. Сегодня биология — это прикладная физика.

[КШ]: А как же ракеты и коллайдеры?

[Левитт]: Конечно, когда физики делали главным образом оружие, это был весомый вклад в экономику. Со времен Второй мировой войны физика финансировалась намного лучше других областей науки из-за связи с военными заказами, и это было хорошо и правильно.

Но я, например, не уверен, что поиск бозона Хиггса стоил тех денег, которые были на него потрачены. На Большом адронном коллайдере ведь работает команда из двух тысяч человек! Я знаком с Питером Хиггсом — он очень скромный человек. В день, когда объявляли лауреатов Нобелевской премии, он пытался исчезнуть: ушел на долгую прогулку, чтобы никто не смог его найти.

О логике эволюции и случайностях истории

[КШ]: Не возникает ли у физиков и математиков, пришедших в науки о жизни, конфликтов с биологами?

[Левитт]: Конфликтов что-то не припомню, но стиль мышления действительно разный, есть чему поучиться друг у друга. Биология нуждается в строгости физической науки, а физикам стоит научиться мыслить исторично. Ведь биология — история того, что происходило с генетической информацией на протяжении последних четырех миллиардов лет. Это делает математический и биологический подходы очень разными. Физикам и в голову не может прийти, что скорость света могла меняться с возрастом Вселенной, они привыкли к константам. А в живом мире все со временем меняется.

И еще, как и в истории, в эволюции велика роль случайности: если вернуться в прошлое на машине времени и все повторить, история станет совсем другой из-за множества случайностей. Мы пока очень мало знаем о вероятностных процессах и случайности… Мне кажется, в школах нужно меньше изучать сложение дробей и прочую теорию цифр и намного больше основы статистики — это гораздо важнее! Сегодня для большинства людей вероятность один на тысячу и один на миллион — это примерно одно и то же. Но ведь разница огромна: это как иметь тысячу долларов или миллион. Мне кажется серьезной проблемой, что люди этого не понимают.

[КШ]: Кстати про эволюцию — в каком направлении эволюционируем мы, люди?

[Левитт]: Это как если бы вы спросили меня, что покажут в завтрашних новостях. Мне кажется, эволюцию предсказать нельзя именно потому, что важную роль в ней играет элемент случайности.

Эволюция человека — очень интересная тема. Я тоже выдвинул одну гипотезу в этой области, которая, кажется, стала общепринятой. По моей теории, европейцы стали толерантными к алкоголю потому, что он убивает бактерии и обеззараживает воду. В Средние века в Европе царила антисанитария, люди пили воду откуда попало, и у пьяного было гораздо меньше шансов подхватить какую-нибудь заразу. С этой же проблемой связаны два очень важных китайских изобретения. Одно из них — палочки для еды. Дело в том, что любые две палочки, которые вы подберете с земли, будут чище ваших рук. На руках очень много бактерий.

[КШ]: А другое изобретение?

[Левитт]: Еще они придумали пить чай вместо сырой воды. Это было великое изобретение — кипятить воду. Думаю, именно поэтому население Китая было таким большим уже 300 лет назад. А вот толерантность к алкоголю у них не выработалась: очень легко напиваются.

[КШ]: Отличное объяснение, но его, наверное, непросто проверить?

[Левитт]: Да, эволюция — слишком сложная вещь, мы не можем похвастаться глубоким ее пониманием. Так же с историей. Историческое событие можно описать, но никто не может исчерпывающе объяснить, почему оно случилось. Мы склонны думать, что понимаем логику истории, но обычно обманываем себя.

Приведу пример. Я вообще очень многими вещами интересуюсь, и вот одна из них. Вы знаете, что в мире есть две системы измерения расстояний: британская, с ярдами и футами, и европейская, метрическая. Но в Англии в Х веке, оказывается, широко использовалась мера длины в 16 с половиной футов. А это практически ровно 5 метров с очень небольшой погрешностью. И я стал думать: «Получается, метр — это что-то давно известное, ведь не может же это быть простым совпадением». И я стал искать дальше. Оказалось, что у северных германцев был свой фут почти в точности 1/3 метра, а 110 ярдов равны 100 метрам, а одна миля — это почти 1600 метров. И знаете, что я понял в итоге? Все это просто совпадения.

Физики не верят в совпадения, они везде ищут закономерности, но когда мы имеем дело с историей общества или с эволюционной историей, мы должны быть очень осторожны с обобщениями: случайности и совпадения, часто очень красивые, встречаются здесь на каждом шагу.

О подчиненных, грантах и форматировании текстов

[КШ]: Как вы обычно работаете?

[Левитт]: В моей лаборатории всего три человека, я предпочитаю работать в одиночку. С людьми тоже нравится, но только если они самостоятельные: я терпеть не могу указывать, что кому делать. Мне нравится быть студентом в моей собственной лаборатории, самому писать программы и статьи. Я всегда любил свою работу, но сейчас больше, чем когда-либо.

Когда я вижу, что будущее талантливых студентов-физиков — стать одним из нескольких тысяч человек, обслуживающих коллайдер, это приводит меня в отчаяние. В Стэнфорде есть большой ускоритель частиц, я как-то говорил с людьми, которые там работают, — они не могли поверить, что я сам написал все свои работы, а не в соавторстве с сотней других ученых. Им кажется, что человек один ничего не может, разве что размышлять. А по-моему, размышлять — самое важное, и к тому же это очень экономит время и деньги на эксперименты.

[КШ]: А руками вы что-нибудь делаете?

[Левитт]: Я из тех, кто любит копаться в деталях, возиться со всякими мелочами. Может, это и не вполне нормально, но мне, например, очень нравится форматировать документы, менять их форму, доводить внешний вид до совершенства. Это, кстати, важно для заявок на гранты: их ведь никто не читает — просто смотрят, как они выглядят (смеется). Правда-правда!

Но я вожусь с форматированием не для этого, а просто потому, что мне нравится. Помню, лет пятнадцать назад Стэнфорд искал нового сотрудника, я читал присланные резюме, и одно было так ужасно оформлено, что я его переформатировал и вернул автору со словами: «Извините, я не пытаюсь вас критиковать, просто ничего не смог с собой поделать». Вы смеетесь, а это просто сумасшествие, ничего забавного (опять смеется). Из-за этого, наверное, я часто ошибаюсь в оценке общей картины — слишком много внимания обращаю на детали.

[КШ]: Над чем ваша группа сейчас работает?

[Левитт]: Над несколькими предельно сложными, почти нерешаемыми проблемами — я люблю такие. Например, мы собираем информацию обо всех расшифрованных геномах всех видов, живущих на планете? Сейчас у нас есть около 20 тысяч геномов. Уже известно около 500 общих для них функций, которые выполняют разные участки этих геномов. И мы пытаемся сравнивать их.

О старинных компьютерах и мобильных приложениях

[КШ]: Как вышло, что именно вы получили Нобелевскую премию?

[Левитт]: Ответ очень простой: мне нравилось играться с компьютером. Наверное, если бы я рос в наше время, я стал бы хакером, может быть, сидел бы сейчас в тюрьме. Но в конце 60-х персональных компьютеров не было, и вообще компьютеры были большой редкостью. И я выбрал профессию и лабораторию так, чтобы можно было вволю наиграться: тогда компьютеры применялись в основном в физике высоких энергий и в биофизике.

[КШ]: Вы, наверное, еще перфокарты застали?

[Левитт]: Да. А еще до перфокарт мы пользовались бумажной лентой для записи программ. Да, я шел в ногу со временем! Мне тогда и в голову не приходило, что когда-нибудь компьютеры будут использоваться в повседневной жизни. Перфокарты были чудесным изобретением, мы использовали их года до семьдесят седьмого, и они до сих пор во множестве лежат у меня под кроватью: я на них записки делаю. Когда-то они служили памятью для компьютера, теперь делают то же для меня.

[КШ]: А сейчас, когда все пронизано компьютерами, ваша любовь к ним не остыла?

[Левитт]: Наоборот, сейчас к ней прибавилась любовь к интернету и смартфонам. Благодаря интернету учиться сегодня стало так легко! Вот недавно я заинтересовался теорией графов — и быстро нашел программы, которые мне все показали, а потом и специалистов, с которыми смог обсудить волновавшие меня вопросы. Так прекрасно понять что-то, чего ты раньше не понимал…

«Если ученый говорит вам: “Я работаю по 40 часов в день и не имею ни личной жизни, ни детей”, что-то с ним не так, ничего хорошего в этом нет. Не советую вам только учиться, учиться и учиться целыми днями»

Сейчас я помогаю освоить компьютер своей матери. Ей 99 лет, но она уже неплохо разбирается. Мне кажется, что и детей очень важно учить программированию. Компьютер не должен быть для них черным ящиком. Они должны уметь залезть в него и все там изменить. В школах США этот предмет начинает играть все более важную роль, я думаю, так будет и в России.

[КШ]: У вас есть любимые приложения для смартфона?

[Левитт]: Я всегда использую то, которое считает шаги и измеряет высоту, на которую я взобрался, — люблю лазать по горам. Посмотрим: сегодня я прошел 544 шага и еще никуда не залез. Но обычно я прохожу за день 10 тысяч шагов и взбираюсь на высоту 20 лестничных пролетов. Еще эта программа позволяет увидеть, сколько за день прошла моя сестра. И она всегда проходит раза в два больше, чем я!

«Когда один государственный лидер захочет поспорить с другим, компьютер им скажет: “Ваши аргументы неприемлемы потому-то и потому-то. Правильное решение проблемы вот такое…»

[КШ]: Вы пользуетесь соцсетями?

[Левитт]: Больше десяти лет, я был одним из первопроходцев! Сегодня утром опять час провел в фейсбуке, комментируя друзей. Твиттером не пользуюсь: там вы имеете каких-то «последователей», для звезд это подходит, но не для меня. А в фейсбуке у меня много друзей, я состою в разных сообществах — правда, моей жене это не нравится. Она намного более консервативная и всегда побеждает меня в спорах, да это и хорошо.

О Книге жизни и больших данных

[КШ]: Значит, вы просто увлеклись компьютером и в итоге стали одним из отцов биоинформатики.

[Левитт]: Настоящий отец биоинформатики — покойный уже иммунолог Элвин Кабат, который в 70-х написал первые книги о ней.

[КШ]: А что представляет собой биоинформатика сегодня?

[Левитт]: Книга жизни написана на языке информатики, и надо сказать, мы пока еще весьма далеки от понимания этой книги. Сейчас, впрочем, ученые пытаются изменить ситуацию, и как же это интересно! Методы анализа информации в ДНК в целом те же, что и при анализе книг. Вот пишете вы что-нибудь в компьютерном документе, а потом нажимаете кнопку, которая позволяет отследить все внесенные в текст изменения. Запускается алгоритм сравнения нового текста со старым — тот же, что используется для сравнения двух цепочек ДНК. Такие алгоритмы имеют универсальный характер, поэтому можно сказать, что «Гугл», создавая алгоритмы работы с большими данными, больше всех на сегодня сделал для биоинформатики.

«Книга жизни написана на языке информатики, и надо заметить, мы пока еще весьма далеки от понимания этой книги»

Но сейчас количество данных растет быстрее, чем способности наших программ обрабатывать их. Это связано с заблуждением многих работающих в этой области людей, что можно просто взять данные и начать их анализировать, не имея никакой модели того объекта или процесса, который их породил.

Ну, например, сейчас много разговоров об анализе больших данных в шопинге: из информации о том, кто что покупает, пытаются сделать выводы, кто что будет покупать в перспективе. Но тут недостаточно корреляций между цепочками цифр — нужно понять психологию покупателей, построить модель поведения людей. И я думаю, что хороший анализ данных всегда требует создания модели поведения изучаемого объекта. Это сложно, и недостаток хороших моделей биологических объектов — большая проблема сегодняшней биоинформатики.

[КШ]: Так чем все-таки занимались именно вы?

[Левитт]: Моделированием больших молекул. Я имел дело с трехмерным пространством, даже четырехмерным, если учитывать изменения этих молекул во времени. Последние 15 лет именно здесь происходит взрыв исследований, но я думаю, самое интересное в биоинформатике будет связано с моделированием жизни организма как целого, то есть таких процессов, как старение или эволюция.

[КШ]: Моделирование макромолекул — на что это похоже?

[Левитт]: Область 3D-моделирования чем-то напоминает архитектуру, она очень сложна. Легко сравнивать две цепочки символов, гораздо труднее — два трехмерных объекта. Отличия бывает заметить непросто: они, например, похожи на отличия ваших рук от их изображения в зеркале. Вы ведь понимаете, что предмет и его отражение разные?

Чтобы измерить сходство двух пространственных объектов, нужно сначала построить их физические модели. И многим из тех, кто занимается большими данными, очень не хватает понимания реальных объектов, с которыми они имеют дело. Но мыслить о четырехмерном мире гораздо труднее, чем об одномерном.

О вредной еде и полезных лекарствах

[КШ]: Моделируя макромолекулы, вы много сделали для синтеза лекарств. Как вы относитесь к тому, что люди побаиваются синтезированных веществ и стараются переходить на натуральные продукты? Говорят, даже витамины в таблетках скорее вредны, чем полезны.

Витамины явно не настолько полезны, как это показывают в рекламе. Но понимаете, с точки зрения химика вещество не может быть натуральным или искусственным. Любое вещество — это связанные вместе атомы определенного типа, и неважно, откуда они взялись: на атомах и их способности образовывать связи это никак не отражается. Другое дело, что синтезированное соединение может быть недостаточно чистым, содержать какие-то примеси. А может, наоборот, не содержать каких-то ценных примесей, которые дополняют действие витаминов, поступающих в организм с пищей. Но это предположения, а в реальности я пока не видел доказательств существенных различий между синтезированными и натуральными витаминами.

Легко понять, что вещество ядовито, если оно убивает подопытных животных, но крайне сложно оценить его пользу, если она неявно выражена. Все синтезированные лекарства проходят очень тщательную и дорогостоящую проверку — собственно, она и составляет большую часть затрат на создание лекарства. Простейший способ понять, какое вещество подходит именно вам, — например, лучше снимает головную боль, — это пробовать препараты в малых дозах. Экспериментируйте на себе, только не слишком много.

[КШ]: Разве нет связи между увеличением количества разных химических веществ, которые люди стали поглощать, и ростом таких болезней, как рак?

[Левитт]: Я вижу большую проблему в том, как неосторожно мы ведем себя по отношению к привычной пище. Потребление кофе или алкоголя никак не контролируется, а ведь они могут быть весьма опасны. Растения способны создавать удивительные вещества, и многие из них ядовиты. Так что если про какой-то продукт вам говорят, что он натуральный, следует быть осторожнее.

Что же касается рака, то его вызывают не синтезированные вещества. Рак, как и старение, вызывает сама жизнь, это одна из ее фундаментальных проблем. Изучая биологию, изучая жизнь, мы приближаемся к решению этих проблем, а не усугубляем их.

[КШ]: Ну а все эти пищевые добавки, искусственные ароматизаторы, консерванты, красители — они ведь контролируются гораздо хуже? Говорят, из-за них даже трупы стали разлагаться медленнее.

[Левитт]: Среди них действительно встречаются весьма опасные, хотя и нечасто. Больше всего меня беспокоит всякая бакалея и газированные напитки, особенно учитывая их назойливую рекламу. Не хочу даже называть их: все и так знают, о чем я. Эти напитки со временем даже жесть растворяют, ужас! А еще люди подсаживаются на содержащийся в них сахар — он-то как раз натуральный, но от этого не менее вредный.

Пищевая промышленность слишком нацелена на максимальную прибыль, в этом беда. Раньше в США учили готовить в школах, но под влиянием усилий и денег пищевых магнатов от этой практики, к сожалению, отказались. А если вы покупаете еду в маленькой фермерской лавке, ее владелец заботится не о быстрой прибыли, а о том, чтобы вы стали его постоянным клиентом, и хотя бы поэтому думает о качестве своих продуктов.

О модных ботаниках и веселой науке

[КШ]: Чем бы вы посоветовали заниматься студентам младших курсов? В каких областях через лет пять будут прорывы?

[Левитт]: Я всегда говорю своим студентам: «Занимайтесь тем, что вам интересно, и достигнете вершин в своем деле». А потом они приходят ко мне со своей идеей, и я говорю: «Это, конечно, плохая идея, все нужно делать не так, но вы не слушайте меня, а делайте, как считаете нужным». Они спрашивают: «Тогда почему вы говорите, что это плохая идея?» Да потому что я честный, не хочу их обманывать. В конце концов они воплощают свою идею в жизнь — и оказываются правы! Много, много раз я так ошибался.

«Биология, как и химия, — это своего рода расширенная физика»

[КШ]: Вчера вы провели открытый урок химии для наших школьников. В чем была ключевая мысль лекции?

[Левитт]: Мое главное напутствие молодежи: верьте в себя, верьте, что вы очень сильны, что можете изменить мир. Они, конечно, и так в себя верят, но иногда очень важно услышать это от старика. По-моему, ужасно, когда взрослые начинают конкурировать с молодыми, используют силу и опыт, чтобы подавить их амбиции. Ведь будущее в руках молодых, и знаете, я учусь у них даже больше, чем они у меня.

[КШ]: Чему, например?

[Левитт]: У своего 11-летнего внука я учусь музыке: он поет и отлично разбирается в рэпе, мне очень нравится. Правда, последнее время он больше интересуется девочками, чем музыкой…

[КШ]: О чем вы еще рассказывали школьникам?

[Левитт]: Я хочу дать им почувствовать, что наука — это весело и круто! Вчера я рассказывал про Фрэнсиса Крика. Знаете, Крик — это гигант, может быть, равный Эйнштейну. Так вот, когда я его повстречал, меня поразило, что он любит вечеринки, любит выпить, что у него дорогой спортивный автомобиль. Не буду вам тут все про него рассказывать — жена убьет, она очень дружит с вдовой Крика, и для меня это не всегда хорошо. В общем, он был нормальным человеком, любившим жизнь.

[Левитт]: А если ученый говорит: «Я работаю по 40 часов в день и не имею ни личной жизни, ни детей», что-то с ним не так, ничего хорошего в этом нет. Не советую вам только учиться, учиться и учиться целыми днями. Это вторая вещь, которую я хочу донести до молодежи.

[КШ]: Но увлеченность же тоже очень важна.

[Левитт]: Конечно! Мне очень нравится, что в Америке перестали презрительно относиться к нердам — молодым людям, как говорится, знающим матчасть, страстно увлеченным компьютерами, любителям гаджетов — из тех, что носят ручки в карманах. Они теперь самые модные, особенно в Калифорнии, многие из них очень богаты. Как Сергей Брин, основатель «Гугла», — знаете, он ведь русский. И как прекрасно, что люди начали увлекаться наукой, словно поп-музыкой, она становится частью поп-культуры. Я, кстати, люблю поп-музыку, знаю и несколько отличных русских групп.

О русских и всех остальных людях

[КШ]: Вы бывали раньше в Москве?

[Левитт]: Я здесь уже в десятый раз. Помню, первый раз приехал в 2002-м как представитель американской фармацевтической компании, которая хотела улучшить свои лекарства с помощью российских физиков. Вначале было сложно: физики оказались очень умными и надменными, и мне пришлось серьезно попотеть, чтобы доказать, что я не глупее их. Это было сложно, но весело, а главное, в результате мы очень подружились.

Я жил недалеко от Патриарших прудов, читал «Мастера и Маргариту» и очень полюбил этот район, я все тут знаю. Потом у компании, в которой я работал, кончились деньги, но я стал приезжать снова и снова, прочел «Мастера и Маргариту» трижды и еще раз прослушал в аудиоверсии — именно благодаря этому роману я начал немного понимать русскую культуру. Потом я довольно долго жил в Израиле и много общался там с русскими — они тоже оказались очень гордыми и очень образованными. Что еще мне нравится в России — здесь так много высокообразованных людей с собственным мнением обо всем на свете.

Еще среди русских много очень сильных людей. Моя жена художник, у нее была преподавательница из России — скульптор, которая в 70 лет обрабатывала 20-тонные камни, удивительная женщина! Жаль, что ваша история так трагична, но в русских есть огромная сила. В бане очень жарко, водка очень хорошая — мне нравятся сильные ощущения. И еще мне нравится приезжать сюда, потому что я вижу, как народ, которому выпало невероятное количество страданий, стал двигаться к свободе — трудным путем, со взлетами и падениями, но все-таки жизнь становится лучше.

[КШ]: А что вам тут не нравится?

[Левитт]: Жизнь богата удивительными вещами. По-моему, с уверенностью говорить: «Вот это мне нравится, а то не нравится» — большая ошибка. Мне нравится и то и это. Мне тут предлагали сравнить еду в Москве и в Париже. Безумцы, я наслаждаюсь едой и там и здесь! Могу пить водку, могу вино, не могу выбрать что-то одно. У меня даже нет исключительной привязанности к какой-то одной стране, я подолгу жил в нескольких: во Франции, Англии, ЮАР, Израиле, на обоих побережьях США… Считаю, мне очень повезло с этим.

О проблемах человечества, уважении и науке

[КШ]: Вы столько видели… Куда движется мир?

[Левитт]: Я убежденный оптимист. Мне кажется, мы живем в очень неплохое время, когда люди разных стран хотят одного и того же: хорошего образования, свободы и прогресса, доступа в интернет. Это объединяет большинство и создает почву для взаимопонимания. Мне кажется, самое главное — взаимоуважение. Очень глупо, когда кто-то заносчиво утверждает, что «наша страна лучше вашей». Разделение на борющиеся друг с другом команды хорошо в спорте, но для стран это безумие!

[КШ]: Какие проблемы вам сейчас кажутся самыми важными?

[Левитт]: Ну, это все известно: энергетика, человеческое здоровье, проблемы окружающей среды, проблемы, связанные с человеческой агрессией и национализмом. Список у всех примерно одинаковый. А путь к решению этих проблем один: наука.

Даже международные конфликты когда-нибудь будут разрешены благодаря науке. Объясню на примере. Все, наверное, знают программы-навигаторы для смартфонов. Раньше мы с женой в машине часто спорили, каким путем ехать, приводили разные аргументы. А теперь перестали — просто доверяемся навигатору, больше никаких дискуссий, нам все нравится.

Так вот, представьте, что когда-нибудь в будущем, когда один государственный лидер захочет поспорить с другим, компьютер им скажет: «Ваши аргументы неприемлемы потому-то и потому-то. Правильное решение проблемы вот такое».

Можете смеяться, но я думаю, все так и будет: компьютер станет естественным посредником при разрешении конфликтов. А изобретение смартфона наполняет меня счастьем — искусственный интеллект в моем кармане кажется мне очень важной вещью. Гаджеты уже могут непрерывно измерять нашу температуру и пульс, а потом начнут сами лечить нас, спасать от инфарктов и других болезней.

[КШ]: Ну и последний вопрос. Как относитесь к своей Нобелевке?

[Левитт]: Знаете, эта Нобелевская премия — странная штука. Вы получаете награду не за то, чем занимаетесь, а за то, что делали давным-давно. Поэтому она не приносит так уж много радости, ведь я живу не прошлым, а будущим, верю, что самое интересное впереди. Что может быть хуже, чем сказать: «Ну все, я закончил, пора и на покой»?